Правильные аккорды и ноты песни «Не для меня придет весна» Казачья для баяна, гитары, фортепиано, синтезатора, В замечательной песне, представляющей прекрасный образец народного казачьего фольклора «Не для меня придет весна» ноты и аккорды записаны в тональности Em (ми минор). При скачивании нот вы получаете заархивированный файл в формате zip. Для просматривания нот в графическом виде файл необходимо разархивировать. 20 застольных песен - Третий должен.

• Ноты Казачьих Песен
• Скачать Ноты Казачьих Песен
• Ноты Казачьих Песен Для Баяна

Следующая статья А.М. Листопадова, известного фольклориста конца 19-перв. 20 в.в., дает представление об истории собирания казачьей песни, ее сущности и отличии от авторского творчества и песни эстрадной.

Источник: предисловие к сборнику «Песни Донских казаков» (Из наблюдений собирателя) I Начало публикации песенного творчества донских казаков,—если не считать отдельных песен, попадавшихся раньше в донской периодиче­ской печати,—относится к 1824 году, когда Кольбе было опубликовано первое собрание «Донских казацких песен». Пять песен, составляющих это собрание, напечатаны в «Русской старине» при очерке В. Сухорукова: «Частная жизнь донцов в конце XVII и первой половине XVIII в.». Тексты этих песен являются в большинстве подлинными ста­ринными, казацкими.

A-PESNI песенник анархиста-подпольщика. Коллекция нот. Казачьи песни. Казачьи песни. А также явно казачьи песни, даже если источник неизвестен. Старые казачьи см. Также в разделе 'Исторические песни и баллады XIII-XIX вв.' Казачьи песни 1930-1940-х см. В разделе 'Вторая мировая война' ('Возрождение казачьих войск' и 'Казаки'). Главная » Файлы » Песни: стихи и ноты » Казачьи песни. В категории материалов: 6 Показано материалов: 1-6. Страницы: Сортировать по: Названию. » Живет на земле казак. Казачьи песни 1973 751 09.01.10. » Идет по улице казачий взвод. Казачьи песни 1466 600 09.01.10. » Черное море - казацкое море! Казачьи песни 1237 482 09.01.10. » Казацкое братство. Казачьи песни 1538 577 09.01.10. » Казачьи сердца. Казачьи песни 1417 613 09.01.10. » Черноморское казачество.

Напевы же, как я писал еще в 1905 и 1911 годах, «не могут дать даже приблизительного представления о настоящей народ­ной казачьей песне, вследствие неправильности записи и чуждой им гармонизации». Работа Кольбе, незначительная сама по себе и по количеству песен и по качеству их обработки, явившись первой работой по донскому фольклору, чуть не на сотню лет дезориентировала русские музыкаль­ные круги, воспитанные на западноевропейской музыке и совсем почти не знавшие донской песни. Создалось представление, что Кольбе — непререкаемый авторитет в области донской.

Альбрехт в своем сборнике 1886 го­да в обработке казацких напевов последовал за Кольбе, не дав себе тру­да вслушаться в них внимательно и вскрыть те черты, которые отличают их от европейской музыки. За Альбрехтом последовал Шило, состави­тель сборничка 1891 года, а за последним в 1903 году — Хрещатицкий 1 целиком перепечатавший в своем сборнике все пять песен Кольбе. Для меня лично работа Кольбе была полезна тем. Что на первых же порах моей деятельности в области донского фольклора показала, как не следует подходить к народной песне, если ставишь себе целью сохра­нение ее подлинного вида и склада.

Приводимая ниже характеристика, в свое время данная А. Серо­вым сборнику Прача, в полной мере применима и к собранию Кольбе: «Многие из напевов этого сборника,— говорил Серов,— весьма интерес­ны. Некоторые типичны; к сожалению, нельзя дать этим мелодиям пол­ной веры, так как по гармонизации песен, разработанной Прачем, видно, что он не был в состоянии отрешиться хотя сколько-нибудь от форм 1 О сборниках Альбрехта, Шило и Хрещатицкого – см. Итальянско-немецкой музыки. Небогатая гармонизация, большое при­страстие к септаккорду в его обращениях и к самым обыкновенным каденцам заставляли Прача смотреть на русскую мелодию сквозь чуждую ей призму,— отчего многие песни «вышли у него похожими на мотивы экоссезов и матрадур,— то-есть танцев, ему современных» II Через 40 лет после сборника Кольбе, в 1866 году, вышел «Сборник донских народных песен» А. Савельева, по подбору и обработке материа­ла считающийся одним из лучших донских сборников. К недостаткам этого сборника относится отсутствие данных о време­ни и месте записи, а главное, отсутствие напевов, вследствие чего часто теряется представление о народном стихосложении.

При таком безнапев­ном способе записи обычно выпадают характерные для донской песни вставки, междометия и проч., имеющие важное значение для сохранения формы и размера стиха. В сборнике Савельева 113 текстов; из них 18 взято из «Песен русского народа» И. Сахарова (1841 г.); остальные, повидимому, записаны самим собирателем. Заслуживает внимания обширный вступительный очерк, составленный с большим знанием казачьего быта и песни. Нельзя не пожалеть, что Савельев в этом сборнике не дал ни одной песни-былины о старых русских богатырях, лишь упомянув во вступлении о наличии их у донских казаков. Он не ставит былины на первое место, как это вошло в традицию на Севере, а упоминает о них только между прочим, в главе семейных песен,— там, где проводит параллель между эпизодами из жизни Добрыни и казачьим бытом.

«Из всех мифических богатырей,— пишет он,— на Дону пользуется большою известностью Добрыня Никитич. Его прощанье с матерью, его выезд на богатырские подвиги, чтобы «душечку добра коня наездити, богатырские силы призуведати», долгое отсутствие из дому и в это время измена жены,— все это возбуждает особенное сочувствие между каза­ками, может быть, потому, что в жизни мифического Добрыни так много сходного с жизнью казака: та же долгая служба, отсут­ствие из дому,—наконец, старость матери, судьба женщины одинокой, то же трогательное участие душечки — добра коня к хозяину ласково­му, которому конь, как верный слуга и товарищ, «предвещивает», что «матушка сыстарилась, молода жена просваталась». В 1885 году вышел из печати I отдел сборника — «Донские каза­чьи песни» А. Пивоварова, также без напевов; в него вошли 162 песни (исторические, разбойничьи, удалые и военные). Отдел II, состоящий из 147 песен колыбельных, свадебных, семейных и любовных, и III (43 песни «разного содержания») — не поступали в продажу и известны в очень немногих экземплярах.

Помещенные в последнем отделе семь текстов донских былин вследствие этого не увидели бы света и не стали бы предметом изучения, если бы Вс. Миллер не напечатал их в «Этно­графическом Обозрении» за 1902 год, вместе с четырьмя былинами новой записи III Последними сборниками, относящимися к XIX столетию, являются два сборника с напевами: Е. Альбрехта и Н.

Весселя — «Сборник солдатских, казацких и матросских песен», вышедший в 1886 году, и «Сборник русских, ка­зачьих и военных песен для донского кадетского корпуса», 1891, автором которого, по имеющимся данным, был Ши­ло. Образцов донского фольклора в этих сборниках мало: из 100 песен первого сборника—донских казачьих только 23. К тому же сильно изуродованных в части напевов; во втором — 8 из 37-ми. Положитель­ного значения эти сборники иметь не могли, в особенности последний — крайне дилетантски составленный; ими на Дону пользовались мало. Не высоки по качеству и следующие четыре сборника с напевами, вышедшие уже в текущем столетии: X р е щ а т и ц к о г о — «Казачьи песни Донского войска», 1903, с 11-ю донскими песнями из 23-х; С.

X о л м с к о г о — «Сборник казачьих песен», 1910, с 220-ю донскими песнями из 525-ти; Н. Г о л у б и н ц е в а — «Песни дон­ских казаков», 1911, состоящий из 65-ти донских казачьих песен, и, наконец, В л. А р н о л ь д-И л ь и н с к о г о — «Песни казаков», 1915 года с 6-ю песнями В этих четырех сборниках, как и в двух предыдущих, сказывается непонимание составителями их строя и характера донской казачьей песни. Автор следующего по времени сборника Н. Голубинцев к своему сборнику 1911 года приложил удостоверение Московской консерватории, выражающее сборнику одобрение, как «составленному с большим знанием духа казачьей песни и очень желательному для распространения». Считаю нелишним отклониться здесь несколько в сторону, чтобы выяснить отношение русских консерваторий к вопросам русского фольк­лора.

В 1898 году вышел сборник песен уральских казаков, составленный А. Он так же, как и упомянутый сборник Голубинцева, получил одобрение, на этот раз от Петербургской консерватории. Это показывает, как далеки были наши русские консерватории от знания русской народной музыки, в частности —донской песни. Они не пони­мали духа последней, ибо этот «дух» казачьей песни, на знание кото­рого упирают обе аппробации, полностью отсутствует и в донском сборнике Голубинцева, и в уральском Железновых: они оба гармони­зованы в западноевропейском стиле, противоречащем духу подлинной казачьей песни.

Правда, донская казачья песня имеет некоторые отличия от русской песни, вызванные особенностями казачьего быта. Но отличия эти на- столько несущественны, что проф. Кастальский, теоретик и знаток русской народной музыки, в своем труде «Особенности народно-русской музыкальной системы» (изд.

Ноты Казачьих Песен

1923 г.) «наибольшее количество законо­мерностей, распространяемых им на все русское многоголосие, выводит, главным образом и именно, из традиций донской казачьей песни» Проф. Кастальский в своих выводах исходил из совершенно пра­вильного понимания донской казачьей песни, как одной из прямых отрас­лей русской народной песни, заключающей в себе лишь некоторые осо­бенности, обусловленные историческим укладом боевой жизни донских казаков. Русские консерватории обязаны были проявить больше внимания к изучению русской народной музыки и духа казачьей песни и одобрени­ем таких работ, как дилетантские сборники Голубинцева и Железновых, несмотря на участие в них профессоров консерватории в качестве гармонизаторов, не вводить в заблуждение русское общественное мнение. Если упомянуть еще о нескольких отдельных песенных текстах, раз­бросанных в донских газетах, и собрании В. Секретева и А. Чекунова («Донские областные ведомости» за 1875 год, 56 текстов), то этим будет исчерпан почти весь песенный донской фольклор, появлявшийся в пе­чати в дореволюционное время.

IV Раньше чем перейти к стоящим в хронологическом ряду собственным фольклорным собирательским работам, остановлюсь на группе коллек­тивных сборников, изданных, после большого перерыва, в 1936, 1937 и 1938 годах и содержащих, в общем, до пятисот донских казачьих песен. Первый из этих сборников был выпущен Сталинградским Областным издательством в 1936 году. Это — небольшой сборничек под названием «Песни донского казачества», состоящий из 56 текстов под­линных, в большинстве, донских казачьих песен. В нем чувствуется еще много собирательской неопытности. Однако во вступительной статье И. Кравченко видно понимание дела и серьезное отношение изда­тельства к поставленной задаче. Это сказалось и во втором сборнике, выпущенном под тем же названием — «Песни донского казачества» — два года спустя.

Здесь мы имеем и большое количество песен — 240, и более высокое качество записей, чем в предыдущих сборниках, и исчер­пывающий комментарий с песенными паспортами. Но, к сожалению, и в этом сборнике отсутствуют напевы. В противоположность сталинградским, сборники «Русских на­родных песен», выпущенные Военным издательством в 1936 и 1937 годах, не имеют ни предисловия, ни примечаний к песням, ни указаний о том, является ли песня произведением народного творчества или сочи­нением композитора или откуда песня взята и где, кем и когда записана. Непосвященному трудно разобраться в этих сборниках. Вся классифика­ция песен сведена в них к механическому распределению по голосам; в отношении же содержания материал нивелирован доотказа. Можно было бы сборники эти обойти молчанием, если бы в них не попало несколько десятков донских казачьих песен с напевами. Однако, при отсутствии паспортов, отыскать эти песни затруднительно.

Кроме указанных сборников, Военгиз поместил несколько казачьих песен эпохи гражданской войны, с напевами, в журнале «Культработа в РККА» за 1937 год. Наконец, в 1937 году Музгиз выпустил сборник «Песни дон­ских и к у б а н с к и х казаков» с напевами, состоящий из 52 донских песен и 7 кубанских. В 1938 году два сборника издало Ро­стовское издательство: один с напевами, под тем же названием, содер­жащий 25 донских и 10 кубанских песен; другой — без напевов — «Фольклор Дона и Кубани». Из 160-ти вошедших в него пе­сен — 83 донских. Последний сборник, при известных достоинствах в смысле разно­образия жанров (песни, рассказы, сказки) и охвата национальностей (рус­ские, адыгейцы, шапсуги, армяне, цыгане), не выдерживает серьезной критики.

Записи напечатанных в нем текстов производились, в основном, с пересказа, и лишь в 10-ти из 160-ти отмечена запись во время исполне­ния, с напева. При таком способе записи, как отмечает один из критиков, «по тексту, напечатанному в сборнике, никто не сможет спеть песню, никто не поймет ее задушевности». С заключением этим нельзя не согла­ситься. Андреев, со своей стороны, выражает в «Молоте» за 1939 год сомнение относительно подлинности многих текстов: «Можно ли их считать действительно народными, не являются ли они опытами литературного творчества начинающих писателей, не проявляется ли в них рука собирателя или редактора, не подвергались ли тексты литера­турной правке или обработке? К сожалению,— заключает проф.

Андре­ев,— ответов на эти вопросы мы не находим» Нельзя, наконец, не упомянуть появившихся в «Ученых Записках Ростовского н/Д Педагогического Института» за 1938 г. Четырех тек­стов былин, записанных в 1881 году Ф. Аврамовым в станице Трех- островянской от 80-летней казачки — бабушки «Козихи» (о Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче), а также изданного Ростиздатом в 1941 году сборника «Фольклор Дона», состоящего из 103 отрывочных текстов донских казачьих песен. V Перехожу к собственным собирательско-исследовательским рабо­там.

Начал я их еще в 1892 году случайными записями от молодых ка­заков, по преимуществу полугородских жителей, каждый раз отбирая одного исполнителя, который казался мне наиболее опытным и голосис­тым. Такого приема в те времена держались почти все собиратели не только текстов песен, но и напевов.

Доведя число записей до тридцати и обработав их в духе общепринятой гармонии, я задумал издать их. С этой целью я обратился к одному из книгопродавцов. По сча­стью, последний отнесся ко мне настолько критически и недоверчиво, что я не пожелал иметь с ним вторичного разговора. Другой предложил мне обратиться к одному из профессоров Петер­бургской консерватории, чтобы тот составил аккомпанемент.

Наши многолетние наблюдения показывают, что народные певцы — и казаки на Дону, и русские певцы в разных, упомянутых выше областях (Пензенской, Орловской, Саратовской, Московской и др.) — пони­мают термин «подголосок», как самый верхний голос, витаю­щий над остальными, голос, который, по выражению казачьих певцов, «дишканит», выполняя самую верхнюю (однако не самую «главную») и нередко самую прихотливо-сложную, обычно доминирующую по высо­те линию. Объяснения подголоска в мельгуновском понимании мы нигде и никогда в народе не слыхали. Наши наблюдения не единичны.

Они подтверждаются наблюдения­ми других собирателей, записывавших народную песню не от одного исполнителя,— как делало и до наших дней делает большинство соби­рателей,— а от коллектива исполнителей, более или менее многолюдного. Лопатин, один из авторов «Сборника русских лириче­ских песен», первого по времени, действительно многоголосного, даю­щего многоголосную русскую песню, а не коллекцию отдельных, по типу Мельгунова и Пальчикова, мелодий-подголосков, не связанных между собою в единое многоголосное целое,— замечает по поводу ис­полнения песен, что «запевала поет только запев каждого куплета, а затем он (запев) уже уничтожается могучим подхватом хора и большим количеством верхних подголосков, главных элементов красоты хо­рового исполнения». Лопатин — не специалист-музыкант, а пото­му понятна в его устах неточность в отношении «большого» количества подголосков, как увидим ниже. Подобное же замечание, однако более точное, делает в очерке «Украинская народная песня» П. Козицкий О казаке-песеннике Урюпинского района П. Лобачеве состави­тель и комментатор сборника «Песни донского казачества» (Сталин­градское изд-во, 1938) И.

Кравченко пишет: «Живой, бойкий ста­рик любил попеть, «поголосить» в компании; в хору был «подголос­ком», брал высокие ноты и вел мелодию без слов, голосом (на «э-э-э», «а-а-а», «о-о-о»), употребляя часто восклицания». А вот страничка из «Тихого Дона» М. Шолохова (книга 4-я): «Вдруг, впереди, над притихшей степью, как птица, взлетел муже­ственный голос запевалы: Ой, как на речке было, братцы, на Камышинке, На славных степях на Саратовских И многие сотни голосов мощно подняли старинную казачью песню о Ермаке, и выше всех всплеснулся изумительной силы и кра­соты тенор подголоска. Покрывая стихающие басы еще тре­петал где-то в темноте звенящий, хватающий за сердце тенор Песенники уехали далеко,— а из темноты, из­далека плыла, ширилась просторная, как Дон в половодье, песня У ж и п е с е н н и к о в н е с т а л о с л ы ш н о, а п о д г о л о с о к з в е н е л, п а д а л и снова в з л е т а л». (Подчеркнуто мною.— Л.

Скачать Ноты Казачьих Песен

Л.) В предисловии к сборнику «Великорусские песни» (1904 г., вып. Линева, комментируя термин «подголосок» в мельгуновском пони­мании, пишет: «Я сохраняю название подголосок, как более известное, хотя в народе нередко подголоском называется только верхний голос, выделывающий разные украшения». Линева говорит это, уже ус­пев достаточно ознакомиться — после моего доклада в Музыкально- Этнографической Комиссии в 1902 году о собирании песен на Дону — с донской казачьей песней и способами ее исполнения. «Встречается также,— продолжает она,— выражение: «петь на подголоски». Выражение это — обычное у донских казаков; они относят его не ко всем певцам, участвующим в данном исполнении, а именно к в ы с о к и м голосам и наиболее искусным песенникам, способным вести линию подголоска, как наиболее подвижную и трудную,— «брать на подголоски и выводить». Последним выражением казаки отмечают ха­рактерную особенность «подголосника» 1, который должен не столько повторять мелодию нижнего голоса в верхнем регистре, сколько имен­но «выводить» голосом иногда довольно замысловатые мелодические фигурки (ходы), варьируя их по своему умению и разумению. Хорошие подголосники, соединяющие в себе с хорошим сравни­тельно голосом уменье «подголашивать» («голосить») или «дишкан- тить», встречаются далеко не часто.

Впрочем, по замечанию одного из лучших донских песенников — Антона Гончарова, Ермаковской стани­цы, «всякий хороший песенник должен уметь и песню играть и подго­лашивать». Замечание это не раз подтверждалось на практике: каж­дый из пяти песенников Есауловской (ныне Разинской) станицы, не исключая и запевалы, поочередно, по нашей просьбе, вел линию подголос­ка. Подобные же пробы повторялись иногда и в других местах. Молодой песенник Екатерининской (ныне Красно-Донецкой) станицы, Егор Евлахов, отличный баритон и лучший запевала, художественно дишкантил на высоких фальцетных нотах любую песню из своего обширного ре­пертуара,— хотя это и нелегко было для его баритона. Все-таки нам не всегда удавалось отыскать специалистов-подголосников, и мы нередко были вынуждены обходиться без них, особенно в тех случаях, когда группа составлялась из стариков со слабыми стар­ческими голосами. В подобных случаях некоторые даже из наиболее заметных соби­рателей русских народных песен средних областей выходили из за­труднения особым способом, который, по описанию Линевой, заключал­ся в следующем: «Чтобы добыть правильный верхний или нижний под­голосок, собиратель начинал петь очень низко главный мотив, и таким образом как бы загораживал внизу дорогу певцу и гнал его в верх­ний подголосок; чтобы получить нижний голос, он, наоборот, пел основную мелодию очень высоко, — тогда певец, с ним певший, поне­воле переходил вниз». Так делали В.

Прокунин и сама Е. Линева, так поступал И. С Тезавровский — собиратель пермских народных песен. Метод этот среди некоторой части русских собирателей получил название метода «выжимания». Я, само собой разумеется, не мог пользоваться им в своей собирательской практике на Дону, по той простой причине, что донской казачий подголосок располагался только вверху, и не было поэтому нужды где-нибудь загораживать ему дорогу. Нужно заметить, что для собирателя времен Мельгунова термин «подголосок», если и имел значение, то скорее теоретическое, нежели практическое, ибо многоголосные записи насчитывались тогда лишь единицами. Лучшими сборниками попрежнему считались сборники Ба­лакирева, Римского-Корсакова, Прокунина (под ред.

Участие в гражданском процессе государственных органов, органов местного самоуправления, организаций и граждан, защищающих права других лиц. Гражданский процесс ярков.

Чайковского),— все одноголосные, с фортепианным сопровождением, в основе своей 1 «Подголосником» или просто «подголоском» у донских казаков называется певец, ведущий партию подголоска. Чуждым народной полифонии. Многоголосия русской народной песни даже крупные наши музыканты не принимали. Серов, автор «Рогнеды» и «Вражьей силы», прямо отрицал его.

В очерке «Русская народ­ная песня как предмет науки» («Музыкальный сезон», 1869 г.) он пи­шет, что «народный напев всегда не что иное, как единичная од­ноголосная тема,— голая тема». Иное, в противоположность А. Серову, отмечает В. Серова, жена его, сама композитор, блестящая пианистка, ученица А. Ру­бинштейна, созидательница народной консерватории для крестьянской молодежи. «Какой народ,— говорила она,— поет так много, как русский!

Ка­кой народ так легко, не учась этому, вторит! Больше того: второй го­лос в русском народном пении составляет самостоятельную мелодию. (Русская гетерофония. А многоголосное пение! Ведь даже итальянский народ, прослав­ленной музыкальности, поет в унисон!» Н. Римский-Корсаков не возражал, когда на заседании Комис­сии Педагогического музея в 1883 году в его присутствии было вынесе­но по поводу теории Мельгунова решение, что «факт полифонического народного пения, сообщенный Мельгуновым, представляется недоста­точно доказанным» 1. Многоголосных сборников, кроме упомянутого выше сборника Ло­патина и Прокунина, не было, а именно Н.

Лопатин десять лет спу­стя после Мельгунова, подчеркнув значение подголоска, как верхне­го голоса, тем самым должен был дать до известной степени вер­ное направление правильному пониманию этого термина. Я говорю «должен был дать», потому что заявление Лопатина осталось незамеченным, и ни один из исследователей и собирателей не остановил на нем в печати своего внимания. Впервые после Лопатина термин «подголосок» в значении, отличном от мельгуновского,— в смысле самого высокого в исполнительском ан­самбле голоса,— был мною дан в начале 1902 года в упомянутом выше докладе о донской казачьей песне и ее исполнении; после этого и Е. Линева сочла возможным и своевременным, как мы уже отметили, обосно­вать двоякое понимание подголоска.

Новейшая «История русской му­зыки» (под ред. Пекелиса, 1940), спустя 36 лет, не нашла ни­чего лучшего, как подтвердить это заключение Линевой,— правильно, впрочем, отбросив версию об «основном» (главном) голосе и «второсте­пенных», ибо в народной гетерофонии бывает затруднительно выделить то и другое и без колебаний подчеркнуть понимание и употребление подголоска у донских песенников, как самого «верхнего голоса, подчас богато колорированного». Твердую почву под ногами я почувствовал в 1902 году, когда вклю­чился в работу Московской Музыкально-Этнографической комиссии Общества любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии.

Там я встретил внимание, помощь и направление со стороны актива Комис­сии, в котором состояли А. Кастальский, С. Гречанинов, Вяч. Аракчиев (Аракишвили) и др. Это было чрезвычайно ценно и своевременно. Вопросам многоголосия, имеющим для русской народной песни су­щественнейшее значение, но еще не получившим к тому времени всеоб­щего признания и соответствующей разработки,— Московская Музы- 1 См. Пятницкого – «Крестьянский концерт», 1914 г.

Предисловие Вяч. Кально-Этнографическая Комиссия, так же как и б.

Ноты Казачьих Песен Для Баяна

Код окпдтр автомеханика. Петербургская Пе­сенная Комиссия Географического Общества, правда, не уделяли осо­бого внимания. Вопросы эти не дебатировались в очередных заседани­ях, но иногда подвергались продолжительному и живому обсуждению в личных беседах с Кастальским, Танеевым, Масловым и Гречаниновым. В результате у меня начало складываться убеждение, что многоголосие должно быть свойственно всем русским народным песням, если не считать специфически одноголосных, исполняемых всегда и везде одним голосом — колыбельных и причитаний (причетов). Вот что говорит по поводу моих исканий в области народной полифо­нии А. Маслов в своем труде «Опыт руководства к изучению русской народной музыки» (1911): «Очень много интересных данных, в особен­ности, для изучения полифонии в русской песне, представляют труды одного из позднейших собирателей и исследователей А.